Категории	Книги Книги Разное

1 отзыв

Регистрация не требуется

Анонимно

15 сен. 2016 в 16:14

3 оценка
Рекомендую

В детстве я уж очень любила стихотворения Даниила Хармса и теперь я такая.
Со взрослыми его сочинения я познакомилась в возрасте своего совершеннолетия и сразу массово, с помощью купленного собрания сочинений. До сих пор настолько мощного впечатления на меня не производил ни один текст, хотя, естественно, я рыдала и думала над книгами не редко. В университете все мои научные работы, окромя диплома, посвящались именно ему, до сих пор, рассказывая малознакомым людям о себе (они сами просят, что странно), я говорю его цитатами, так что Хармс - моя любовь намбер уан, как бы я не пускала слюни при чтении Набокова, Кундеры или Джона Ирвинга. С его судьбой я была знакома по его дневниковым записям и письмам, благо, многие из них сохранились и теперь являются достоянием общественности, в понимании творчества здорово помогали работы Михаила Ямпольского - шикарного филолога и киноведа, который вовремя свалил за бугор и смог там раскрыться во всю силу. Работа Валерия Шубинского - это, несомненно, новый шаг в изучении личности Даниила Хармса и осмыслении его творчества, так что, несмотря на то, что ещё до прочтения я была знакома со спецификой данной работы, решила, что читать нужно обязательно. Вот так бы я и решала дальше, пока не решила провести сама себе акцию с девизом: "хватит откладывать - читай", которая длится вот уже три месяца и даёт ошеломляющие результаты (я всё ещё могу читать по книге в день, например!). Значительно в этом деле помогла мне библиотека, из которой я "безвозмездно, то есть даром" выношу книги стопками: Щубинский там был и никто его не читал, так что книга всегда на своей полке.
"Жизнь человека на ветру" вышла в прошлом году в издательстве Corpus. Это совсем не удивительно, это 100% их тематика. Но то не первое издание, 8 лет назад текст издавался мелким издательством "Нова - Вита", правда, никто этого не заметил. Оформлена книга примерно так же, как и "Бродский среди нас", но формат куда больше: 537 страниц текста, потом ещё 30 отводится на библиографию и поимённый указатель. В середине книги есть цветные вклейки на которых напечатаны обложки иллюстрации к изданиям Хармса 30 годов, фотографий в книге тоже достаточно много, практически все, кого хоть мельком упоминает Шубинский, предстают в том числе и визуально, но фото чёрно - белые, так что их предпочли разместить непосредственно на страницах с текстом - ход оправдан, выглядит всё прилично.
Повествование своё Шубинский строит последовательно - хронологично, порой отбегая в стороны, чтобы рассказать о том или ином, входящим в мир Хармса и его близких персонаже. Стартует "Жизнь человека на ветру" ещё до рождения Даниила Ивановича, с рассказов о его отце и матери, их происхождении и житье - бытье. Это было даже несколько излишне, потому что если ссылочные скитания Ивана Павловича действительно могут помочь в осознании некоторых хармсовских идей (например, отношения к религии), то вот читать про убежище для женщин, вышедших из мест заключения, которым руководила матушка Хармса было делом утомительным. Тем не менее, видно, что Шубинский к делу подошёл основательно и досконально изучил биографию всех, кто хоть как - то пересёкся на своём жизненном пути с героем его книги, даже допрашивающие сотрудники ОГПУ или дамы - любительницы анонимок даны нам не просто так, в вакууме, а полнокровными персонажами жизненной истории.
Особенность биографии, которую создал Шубинский заключается в том, что объект своего исследования он описывает не сам по себе, а через окружающий его мир и его обитателей. Это отчасти оправдано, все ж мы знаем поговорку: скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты. Но, в конечном счёте приводит к тому, что терпеливый читатель куда больше узнает о ОБЭРИУ или литературной жизни Петербурга 30х годов в целом, чем самом о Хармсе, как человеке, а не писателе. Да, он был дружен с Введенским и Заболоцким (и ещё несколькими сотнями интеллигентами того времени), но люди эти настолько различны по своему характеру и творчеству (если исключить обэриутский период), что едва ли это может быть чем - то говорящим о характере самого Ювачёва - Хармса. Мне, например, было мало фраз, типа "в это время Хармс и Эстер Русакова часто расходились и сходились", от автора биографии я жду объяснения этого факта, потому что о ссорах было понятно элементарно из дневниковых записей и того, что брак с первой женой в итоге закончился разводом.
Что мне больше всего запомнилось и над чем я думаю до сих пор - это обыденные реалии жизни того времени, которые так сильно оказывали влияние на судьбы людей. Казалось бы, Маршак и Чуковский, признанные гении детской литературы, благородные и интеллигентные, но сколько ж гонений было на них самих и детский отдел госиздата в целом, какие интриги и склоки были вокруг. Читая строки статей, доблестных борцов за коммунизм, из - за которых людей ссылали, закрывали в тюрьмах, допрашивали, держали под колпаком, хочется только смеяться. Не, подумайте сами: "Книжка Хармса "Иван Иванович Самовар" является политически враждебной современному строю, потому что она прививает ребёнку мещанские идеалы старого режима, и, кроме того, содержит в себе элементы мистики: самовар фетишируется". Как вам? А замечание Крупской о том, что, мол, советские дети крокодилов в глаза не видели, а Чуковский о них сказки пишет, в которых, к тому же, ничего познавательного нет, не говорят ведь крокодилы и солнца не глотают на самом деле. Так что, в следующий раз, подходя к кровати ребёнка с книгой, задумайтесь, какие там идеалы вы ему прививаете с этими буржуазными говорящими зверюшками...
Ещё мне было несколько непривычно читать биографическое нехудожественное произведение, в котором автор почти каждому персонажу даёт оценку. Да, возможно, он, как писатель и исследователь поэзии (у Шубинского нет филологического образования) вправе оценивать литературные достоинства или недостатки произведений, но довольно часто в книге сквозит и негативное отношение к личностям как таковым. Например, вторую жену Хармса, ставшую в последствии его вдовой, он неоднократно обвиняет во лжи в своих мемуарах, мол, не стыкуется всё это с остальным…

—